![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
Про то, кто должен останавливаться
Этот разговор я помню не до конца, и прошедший с тех пор год не улучшил моей памяти. Не то что б я была со всем сказанным согласна, но я могу теоретизировать про войну – а мой собеседник говорил сугубо из своего практического опыта. Потому и записываю еще одну главку про эдайн.
Итак, мы с нашей институтской группой отправились от института на большую и важную дизайнер-конференцию (да будет потом сказано много матерных слов об этой конференции, но – потом...), и днем были доклады-мастер-классы-выступления-звезд и прочее, а вечером была веселая студенческая пьянка.
И одним вечером я не отправилась на пьянку, ибо было мне плохо, а выползла в фойе хостела ловить интернет, ибо в номере его не было, а до меня в роуминге докапывалась начальница с требованием ВОТПРЯМЩАС отправить ей какой-то файл, который она никак не может найти.
А в фойе интернет тоже чудил, я тихо ругалась под нос, и на мои мельтешения с настройками сети откликнулся незнакомец, сидящий с ноутбуком на том же диванчике.
-Вам помочь? – спросил.
Он как-то странно смотрелся, я не сразу поняла, что не так – как будто он слишком близко подошел. А он сидел за полметра от меня, молодой-стройный, чуть за тридцать, голова выбрита, щеки и макушка красная – явно обгорел, улыбка грустноватая и добрая, глаза – мне, поневоле привыкшей к дружелюбной дистанции между людьми, это и показалось странным – слишком открытые, то, что называют «душа нараспашку». Это не он слишком близко подошел ко мне – слишком близко подпустил к себе даже совершенно незнакомую меня.
Он наладил мне интернет, мы разговорились. А вы – я Ксения, из России; а вы – Ашер, из Израиля, из Тель-Авива; а как город – прекрасно! А вам? Понравился, только жарко! А вино! Но погода, да! А отпуск короткий! А вы в отпуск? А я на конференцию. А вы юный ученый? О нет, ни разу, послушать выступления мэтров, я только студентка. А на кого учитесь? А дизайн. Это весело – учиться, а я вот работаю. Это в «Amnesty International»? (прим. мое: «Эмнести» - это такая большая организация по защите прав человека, вот эта: http://www.amnesty.org.ru/)
Он аж дернулся, но потом сразу кивнул.
-Да. А вы откуда узнали?
Я показала на крышку его ноутбука, где был наклеен их логотип – желтая свеча за черной колючей проволокой.
-Да. Я там работаю.
-И как работается? (а я, в общем, к некоторым скепсисом отношусь к активным правозащитникам – может быть, потому, что сейчас я в Австрии, а там скорее избыток толерантности, борющихся за свои права меньшинств и т.д.)
-Сложно работается, улыбается он. Сложно. Для палестинцев мы – те же евреи, для израильтян – чуть не предатели...То есть, я, конечно, резко выразился. Но многие считают, что мы..не патриоты. Не видели войны и не патриоты. А я видел войну, я и в армии был, и на милуим - это наши армейские сборы, и на ливанской войне, и потом тоже.
-И что – война?
Глупый вопрос, но я мирная девочка, мирная-мирная, из родичей-знакомых на войне были только дедушка, но он умер раньше, когда мне было шесть, и дядьВолодя, но он об Афгане не говорит никогда. И вот я спрашиваю, что война.
- Не такая, как в стрелялках. Я так думал, когда первый раз в армию пошел. А там...не так. Всегда очень долго ждать, еще ждать, потом еще ждать. Если боевые действия, то быстро и непонятно. Скажем, нужно взять тот дом, и вот ты постоянно проверяешь, очень страшно, не отстал ли от товарищей и не оторвался ли, все ли на месте, пыль еще, не видно ничего. И стреляешь, понятно. Так что я вполне воевал, а нам говорят, что вы не патриоты, раз защищаете врагов, которые тут творят такое. Но с ними, знаете, тоже такое творят! Вот мы считаем, что мы великий народ, избранный народ, благой народ. Но никакой народ не может быть великим, если он делает то...то, что, скажем, делается в некоторых наших лагерях для военнопленных. Я хочу, чтобы мой народ одумался, чтобы больше народу узнали и остановились тоже, разве это не патриотизм – желать, чтобы твой народ стал лучше?
А дело в том, что я в этой истории всецело за Израиль, хотя ни там, ни там не была и глубоко в историю не лезла – может, дело в том, что у меня есть знакомые среди израильтян и бывших израильтян, а куча друзья так русские евреи; короче – одна сторона – «свои», а другие нет. И мнение моего собеседника мне, в общем, резко против шерсти.
- Но позвольте, говорю. – Если вы, как вы говорите, остановитесь, откажетесь от насилия - вы уверены, что противоположная сторона это оценит и тоже остановится, а не сочтет это признаком слабости Израиля?
-Вот! – чуть не кричит он, спугнув девочку за стойкой, - вот, именно так, все так говорят! И так оно идет, раз за разом и война за войной, потому что никто не может остановиться. Но скажите мне, если мы избранный народ, благой народ, великий народ... кто-то же должен остановиться. Если мы умнее и лучше – мы же должны остановиться...
Итак, мы с нашей институтской группой отправились от института на большую и важную дизайнер-конференцию (да будет потом сказано много матерных слов об этой конференции, но – потом...), и днем были доклады-мастер-классы-выступления-звезд и прочее, а вечером была веселая студенческая пьянка.
И одним вечером я не отправилась на пьянку, ибо было мне плохо, а выползла в фойе хостела ловить интернет, ибо в номере его не было, а до меня в роуминге докапывалась начальница с требованием ВОТПРЯМЩАС отправить ей какой-то файл, который она никак не может найти.
А в фойе интернет тоже чудил, я тихо ругалась под нос, и на мои мельтешения с настройками сети откликнулся незнакомец, сидящий с ноутбуком на том же диванчике.
-Вам помочь? – спросил.
Он как-то странно смотрелся, я не сразу поняла, что не так – как будто он слишком близко подошел. А он сидел за полметра от меня, молодой-стройный, чуть за тридцать, голова выбрита, щеки и макушка красная – явно обгорел, улыбка грустноватая и добрая, глаза – мне, поневоле привыкшей к дружелюбной дистанции между людьми, это и показалось странным – слишком открытые, то, что называют «душа нараспашку». Это не он слишком близко подошел ко мне – слишком близко подпустил к себе даже совершенно незнакомую меня.
Он наладил мне интернет, мы разговорились. А вы – я Ксения, из России; а вы – Ашер, из Израиля, из Тель-Авива; а как город – прекрасно! А вам? Понравился, только жарко! А вино! Но погода, да! А отпуск короткий! А вы в отпуск? А я на конференцию. А вы юный ученый? О нет, ни разу, послушать выступления мэтров, я только студентка. А на кого учитесь? А дизайн. Это весело – учиться, а я вот работаю. Это в «Amnesty International»? (прим. мое: «Эмнести» - это такая большая организация по защите прав человека, вот эта: http://www.amnesty.org.ru/)
Он аж дернулся, но потом сразу кивнул.
-Да. А вы откуда узнали?
Я показала на крышку его ноутбука, где был наклеен их логотип – желтая свеча за черной колючей проволокой.
-Да. Я там работаю.
-И как работается? (а я, в общем, к некоторым скепсисом отношусь к активным правозащитникам – может быть, потому, что сейчас я в Австрии, а там скорее избыток толерантности, борющихся за свои права меньшинств и т.д.)
-Сложно работается, улыбается он. Сложно. Для палестинцев мы – те же евреи, для израильтян – чуть не предатели...То есть, я, конечно, резко выразился. Но многие считают, что мы..не патриоты. Не видели войны и не патриоты. А я видел войну, я и в армии был, и на милуим - это наши армейские сборы, и на ливанской войне, и потом тоже.
-И что – война?
Глупый вопрос, но я мирная девочка, мирная-мирная, из родичей-знакомых на войне были только дедушка, но он умер раньше, когда мне было шесть, и дядьВолодя, но он об Афгане не говорит никогда. И вот я спрашиваю, что война.
- Не такая, как в стрелялках. Я так думал, когда первый раз в армию пошел. А там...не так. Всегда очень долго ждать, еще ждать, потом еще ждать. Если боевые действия, то быстро и непонятно. Скажем, нужно взять тот дом, и вот ты постоянно проверяешь, очень страшно, не отстал ли от товарищей и не оторвался ли, все ли на месте, пыль еще, не видно ничего. И стреляешь, понятно. Так что я вполне воевал, а нам говорят, что вы не патриоты, раз защищаете врагов, которые тут творят такое. Но с ними, знаете, тоже такое творят! Вот мы считаем, что мы великий народ, избранный народ, благой народ. Но никакой народ не может быть великим, если он делает то...то, что, скажем, делается в некоторых наших лагерях для военнопленных. Я хочу, чтобы мой народ одумался, чтобы больше народу узнали и остановились тоже, разве это не патриотизм – желать, чтобы твой народ стал лучше?
А дело в том, что я в этой истории всецело за Израиль, хотя ни там, ни там не была и глубоко в историю не лезла – может, дело в том, что у меня есть знакомые среди израильтян и бывших израильтян, а куча друзья так русские евреи; короче – одна сторона – «свои», а другие нет. И мнение моего собеседника мне, в общем, резко против шерсти.
- Но позвольте, говорю. – Если вы, как вы говорите, остановитесь, откажетесь от насилия - вы уверены, что противоположная сторона это оценит и тоже остановится, а не сочтет это признаком слабости Израиля?
-Вот! – чуть не кричит он, спугнув девочку за стойкой, - вот, именно так, все так говорят! И так оно идет, раз за разом и война за войной, потому что никто не может остановиться. Но скажите мне, если мы избранный народ, благой народ, великий народ... кто-то же должен остановиться. Если мы умнее и лучше – мы же должны остановиться...
no subject
Но оно как удар под дых, на самом деле. Много-много мыслей, и не только про иудеев, и вообще не столько про них...