Это уж не раз повторялось. По дороге домой — через полгорода, мимо бывшего собора, бывшего дворца, мостов с обезглавленными статуями королей — они проходили мимо тюрьмы Ла Форс, мать вглядывалась в решетки на окнах, ходящих туда-сюда часовых, патриотов, желающих сообщить о заговоре, бывших лакеев, несущих бывшим господам деликатесы, прачек, забиравших белье, толпу зевак на площади — и, увидев себе клиента, спешила прочь; сын ждал ее, как обычно, у статуи святого Георгия на углу.
Теперь, когда он был честный гражданин, двор тюрьмы и часовые вовсе не внушали ему страха; над его головой святой Георгий, одетый в тот же красный колпак, поражал змея бронзовым копьем. Все же он с неудовольствием смотрел, как мать опять пошла гадать. Ее патриотическая работа приносила жалкие гроши, он и вовсе работал за кров; впрочем, с ними голодал весь город. А за гадание хорошо платили — каждому хотелось знать судьбу свою или республики, несущей свободу, равенство, братство или смерть; выходило так, что республика будет жить сотни лет, и ее девиз не забудется никогда.
Мать вернулась счастливая: — Пойдем отсюда. Ты видел ту англичаночку, блондинку с дочерью? Вот нам, пожалуйста, и арендная плата, и цыпленок на ужин. Она любит своего мужа, он сидит в тюрьме Ла Форс, она каждый день ходит, чтоб он на нее посмотрел, — ну конечно, я нагадала ей жизнь и счастье! Не кривись так. Карты не врали, и я ей врать не стала. Вернется ее муж, не умрет, вернутся они домой, родится у них сын… — Она слегка улыбнулась. — Но вот что. Ее муж не умрет. Умрет ее любимый. Он умрет, она полюбит мертвеца. Но этого я ей не сказала. Забавно — какие бывают люди.****
Он-то не видел ничего забавного в том, что мать опять гадает незнамо кому. Англичаночка стояла перед глухой стеной тюрьмы, ждала чего-то. Ее муж — враг республики, шпион роялистов или чего похуже, если попал в тюрьму; может, и она шпионка, ждет знака от главарей тюремного заговора.
Бдительность, постоянная бдительность! В хлебных очередях только и говорили, что об измене в войсках, английских шпионах, тюремных заговорах — "сбегут и откроют ворота пруссакам!" Навэ под страшным секретом сообщил ему приметы подозрительных — но по этим приметам можно было арестовать половину Парижа. Все же нужно было смотреть в оба.
ч.2
— Подожди меня!
Это уж не раз повторялось. По дороге домой — через полгорода, мимо бывшего собора, бывшего дворца, мостов с обезглавленными статуями королей — они проходили мимо тюрьмы Ла Форс, мать вглядывалась в решетки на окнах, ходящих туда-сюда часовых, патриотов, желающих сообщить о заговоре, бывших лакеев, несущих бывшим господам деликатесы, прачек, забиравших белье, толпу зевак на площади — и, увидев себе клиента, спешила прочь; сын ждал ее, как обычно, у статуи святого Георгия на углу.
Теперь, когда он был честный гражданин, двор тюрьмы и часовые вовсе не внушали ему страха; над его головой святой Георгий, одетый в тот же красный колпак, поражал змея бронзовым копьем. Все же он с неудовольствием смотрел, как мать опять пошла гадать. Ее патриотическая работа приносила жалкие гроши, он и вовсе работал за кров; впрочем, с ними голодал весь город. А за гадание хорошо платили — каждому хотелось знать судьбу свою или республики, несущей свободу, равенство, братство или смерть; выходило так, что республика будет жить сотни лет, и ее девиз не забудется никогда.
Мать вернулась счастливая:
— Пойдем отсюда. Ты видел ту англичаночку, блондинку с дочерью? Вот нам, пожалуйста, и арендная плата, и цыпленок на ужин. Она любит своего мужа, он сидит в тюрьме Ла Форс, она каждый день ходит, чтоб он на нее посмотрел, — ну конечно, я нагадала ей жизнь и счастье! Не кривись так. Карты не врали, и я ей врать не стала. Вернется ее муж, не умрет, вернутся они домой, родится у них сын… — Она слегка улыбнулась. — Но вот что. Ее муж не умрет. Умрет ее любимый. Он умрет, она полюбит мертвеца. Но этого я ей не сказала. Забавно — какие бывают люди.****
Он-то не видел ничего забавного в том, что мать опять гадает незнамо кому. Англичаночка стояла перед глухой стеной тюрьмы, ждала чего-то. Ее муж — враг республики, шпион роялистов или чего похуже, если попал в тюрьму; может, и она шпионка, ждет знака от главарей тюремного заговора.
Бдительность, постоянная бдительность! В хлебных очередях только и говорили, что об измене в войсках, английских шпионах, тюремных заговорах — "сбегут и откроют ворота пруссакам!" Навэ под страшным секретом сообщил ему приметы подозрительных — но по этим приметам можно было арестовать половину Парижа. Все же нужно было смотреть в оба.