Ничо!

У Авс, судя по статье, семья исламистская. Просто не настолько упертая, чтобы до прихода ИГИЛ связываться с светским государством и запрещать дочери ходить в университет и даже слушать рок и читать Хэмингуэя. У Асмы возможно тоже.
Но дело не в этом, потому что эти истории мне напомнили кое-что другое. К вопросу о том, где именно помещается цивилизация (я не про мобильники и айфоны, да)). И куда она девается в некоторых случаях. Слава Богу, не во всех. Цитаты наверное длинноваты, но правда - до чего ж люди одинаковые.

Безногая портниха Сима просила маму не выходить: "Роза, что надо,
принесут! "Условились стучать в окно три раза: свои, значит.
На другой день постучала, как условлено, в окно Мария Курилова, тоже
соседка, сказала матери:
- Всякое говорят, Роза, пусть Фимочка у нас живет. Только есть зови.
Куриловых Полина знала. Шахтерская семья. Девять детишек.
- Где девять, там и десятый, - сказала Мария просто, хотя найди полицаи
у Куриловых Фиму - вывезли бы всех Куриловых в карьер...
...............
Мать со дня на день ждала: придут! А спокойная была. Сын в
безопасности. Счастье какое!.. Отнесла к Мухиным все, что осталось ценного
из вещей. Пальто зимнее, только справила; зеленую плюшевую скатерть --
семейную реликвию. "Если что, - сказала, - Фимочке отдайте".
Чего ждала, стряслось в пятницу. Вечером постучали три раза. Свои. Мать
открыла. Стоит немецкий офицер и полицай. Подъехала длинная фура.
- Запас еды на сутки. И на фуру! -- приказал полицай и забросил ружье
за спину: жиды сопротивляться вроде не собирались. Понятливые. И к выходу
пошли сами.
(Об этом полицай на суде рассказывал. Извозчик. )
Немец тоже вложил пистолет в кобуру, усмехнулся нехорошо:
торопитесь-де, торопитесь...
Мать переступила через порог, глаза скосила. Вздохнула облегченно. Нет
Фимочки!
И, улыбнувшись, пошла к фуре... Улыбнулась, говорили, спокойно так,
легко, вроде перед ней не фура разбитая, а дочерний свадебный поезд.
Тут Любка Мухина вышла из своего дома. Руки на кофточке скрестила.
Брови подбритые.
И вдруг кинулась всполошенно по саду к дому Куриловых, крича:
- Фимочка, Фи-имочка! Мама зовет!
Сын примчался, запыхавшись, когда родителей уже подталкивали тычками на
фуру: они вдруг остановились у колеса и стояли так, недвижимо, плечо к
плечу. Их прикладом по спинам, они вроде не чувствуют.
Увидел Фима полицая с винтовкой в руках, немца с открытой кобурой на
животе - все понял. Сказал негромко Любке Мухиной, своей бывшей учительнице:
Тебе что. воздуху мало? "
И пошел к родителям молча. Молча, поддерживаемый отцом, забрался на
фуру.
Любка бросилась вслед заскрипевшей фуре, крикнула полицаю:
- А у них еще дочкаА в Москве учится. Комсомолочка!..
................................................
Володя Ганенко был последним предвоенным комсоргом широковской школы.
Свое комсомольское хозяйство он передал флегматичной отличнице Лиле.
Флегматичный комсомольский секретарь, как только ворвались немцы,
оказывается, повесила на школе плакат. В нем предлагалось записываться в
молодежную организацию "Звильнена Украина", в которую имеют святое право
вступать все, "кроме жидов и москалей".
Вытащили украинские наряды - никто и раньше не запрещал их носить. Но
раньше надевали по праздникам, а теперь каждый день. На шее разноцветные
мониста. Как отличительный знак.
Учитель математики Виктор Исаевич приходил, рассказывала Люся Хоменко,
к Лиле, своей любимой ученице, умолял выхлопотать пропуск его семье, чтоб
хоть детей спасти.
Выгнала она Виктора Исаевича, хотя ничего ей не стоило выхлопотать:
отец Лили, бывший председатель райземотдела, стал немецким старостой,
разговаривал с плеткой в руке...
Скрестив руки на праздничной блузке, глядела Лиля, как на ту же
скрипучую фуру, на которой уже стояла, обняв друг друга, Полинкина семья,
загоняли прикладами маленького, беспомощного без очков Виктора Исаевича,
швырнули его трехлетнюю дочь, которая пронзительно кричала, казалось, на все
Широкое: "Мамочка! Тату!.. Не садитесь на телегу? Не хочу, чтоб меня
убивали... "