...И вот сама идет волшебница зима
Aug. 21st, 2010 10:48 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
И вот зима настала, как сотни и тысячи зим до нее, но и встречный ветер выл не так, как раньше, и по-другому свистела метель, и, пряча лицо от ветра восточных дорог, я не радовался измененившемуся миру.
…Те, кто оставался еще со мной в Ривенделле, ушли в середине осени. Как ярко пылал огонь в Каминном зале в ночь прощания, как гулко отдавалась эхом «Элберет…» в давно покинутых залах, в высоких сводах галерей! Но и гимн изгнанников они допели до конца, и на стылом рассвете они загасили огонь, и затворили расписные ставни, и заперли двери Последнего Приюта, что больше не приютит никого. И кони уже ждали их, готовые к дороге, и они отправились в путь налегке, и в дорожных сумках у них были свитки летописей да немногие мелочи, память радости и горя былых лет, - но нельзя было взять собой эту долину, и все остальное будет хранить только память. И, проходя по багрянцу клена, что усыпал дорогу на запад, мимо пунцовых хризантем в серебристой оправе изморози, мимо заросшего аиром пруда в ранней хрупкой наледи – они не замедлили шаг, только кто-то провел рукой по ветвям разросшейся, полускрывшей дорогу зеленой изгороди – как погладил. И на перевале они не оглянулись ни разу – потому что знали, что на долину пали сумерки, что в долине не засияет ни одного огня.
И я ушел тогда же, попрощавшись с ними – ушел на юго-восток, как лесник делает круг по своим владениям, прежде чем передать их следующему за ним, как капитан последним уходит с корабля, проверяя сначала, все ли ушли.
Та зима застала меня на восточных дорогах. Я слушал вой ветра и свист метели, гибельные для заблудившихся в глуши,- но раньше мы и в голосе ветра и в шорохе снега, в самом дыхании мира могли расслышать голоса, отголоски, отзвуки песен нашего народа. Теперь они умолкли, оставив голоса стихий дышать первобытной бездушной мощью. И, шагая по королевским, ровно вымощенным трактам или пробираясь по пояс в снегу по тропам глухих деревень, я не узнавал ни ветра, ни снега, ни изменившегося мира вокруг.
Не было ни голодно, ни холодно – дороги вовсе не были пустынны, и деревни встречались часто, гораздо чаще, чем в дни нашей золотой осени - новый урожай был хорош, мора и засухи не было давным-давно, и много кто рад был бы разделить стол и кров с одиноким бродягой. Я видел их – вестников короля, зычно и весело кричащих «Дорогу! Дорогу!»; мастеровых, что ехали на зимние ярмарки всем семейством; школяров, с шумом и песнями расходящихся на каникулы. Я часто думал тогда: все же наши земли унаследовал добрый народ. И еще я думал: мир изменился безвозвратно и до конца, за которым даже для памяти нашей нет места.
Наше время стало мифом, небылицей, сказочным «давным-давно», утраченным прошлым, источником полузабытых присказок, предметом теоретических споров о том, что безвозвратно ушло незнамо когда – хотя последние из нас ушли несколько месяцев тому назад.
А я – еще был здесь. И я говорил с ними.
Вот – осанистый и благообразный гном с Одинокой Горы, что путешествует со всем своим семейством и с целым караваном фургонов и повозок до самой столицы людей, - я доехал с ними до города после того, как побывал в Итилиэне и поняв, что и этот край наши оставли давным-давно.
- «Любуешься, почтеннейший? Да, без лишнего бахвальства скажу – есть чему любоваться. Вот хоть на эти кубки посмотри – наша работа, притом какая тонкая! Тончайшая, такой во всей земле нигде больше не найдешь!»
Тончайшая ли?
На этот мой вопрос старый мастер задумался, вздохнул и, поглаживая бороду, произнес:
«Как бы тебе сказать… Сейчас, верно, тончайшая будет. Вот в стародавние времена были эльфийские мастера, искусники – не хуже наших. Но теперь эльфийскую работу, как известно, мастеру не закажешь и на ярмарке не найдешь – разве что в родовой сокровищнице. Сам знаешь - все ушли. Так что, понадобится чего, окажешься в наших краях – только спроси дорогу в кузню мастера Фрора, не пожалеешь!»
…А вот – дородная мать необъятного крестьянского семейства (эдайн сказали бы – «баба») в деревне беорнингов, - я ночевал у них в избе по дороге к бывшим владениям Трандуила. Ночью шипит и все норовит погаснуть лучина, ветер свистит в трубе, бессонно ворочаются по лавкам дети, и она монотонно и размеренно, привалившись к печи и сама полузаснув, рассказывает: «Давным-давно, в стародавние времена, так давно, что никто не упомнит, так давно, когда еще эльфы бродили по лесам, в сокрытом царстве-лесном государстве жил-был царь, великий и могущественный, богатый множеством сокровищ, и серебром, и золотом, и драгоценными камнями. Но пуще всех сокровищ дорожил царь своей дочкой, что была прекрасней солнца и луны, и звездного света. И берег ее царь пуще зеницы ока, но все ж не уберег до конца, и однажды случилось вот что…"
…Я мог бы рассказать, что случилось с ней, - или мог бы спеть им, чтобы они заснули. Я промолчал.
А вот - двое юнцов в углу необъятной залы Королевской Библиотеки. Оба - в мундирах нижних чинов королевской гвардии, весьма потрепанных, у обоих глаза горят полководческим азартом, малоприменимым в мирное время. И лежат перед ними на столе стопкой фолианты: «Хронограф, или повесть лет Первой эпохи», толстенный том «Военного дела эльдар», а с другой стороны - трактат «О военном искусстве», а посередине – карты и планы битв.
И разбирают они Нирнаэт ровно по учебнику, споря до хрипоты и неодобрительных взглядов Хранителя Архивов, требующего тишины; с упоением подсчитывают копья и мечи, повозки с фуражом и продовольствием, сокрушаются о недостаточной согласованности действий правого и левого флангов, что погубила все дело.
Я вижу, как они, в воображении переигрывая битву, и связь налаживают лучше, и от службы предателей отказываются вовремя, и фланги и отряды двигают так, как нужно для скорой победы. Я вижу – они уже не книги и карты видят перед собой, а а пыль и великое сверкание битвы, и слышат лязг мечей и крики отступающего врага, и сокрушенные в прах врата Ангбанда, и сами они – великие полководцы – вступают под темные своды вражьей крепости и Моргота побеждают навеки.
Я мог бы рассказать им о том, чего не было в их учебнике. Я промолчал.
Наконец Хранитель Архивов, сделав шестой круг по уже давно опустевшей зале, подходит к ним и прямо просит уйти, советуя продолжить спор где-нибудь не здесь – да хоть в трактире – и они уходят. Меня он не замечает, но с ними ухожу и я.
…Так я впервые за тысячи лет грезил о корабле, что унесет меня отсюда, о том береге, где моя жена ждет меня – не героиней полузабытой сказки, а наяву и во плоти; о том береге, где мы – настоящее.
Должна быть еще одна серия, если только я ее напишу.
no subject
Date: 2010-08-22 01:18 pm (UTC)Мерещатся мне почему-то те, с кем они делили в последние годы свое обиталище - какая-нибудь пара одержимых книжников, которым интересно:))) Какие-нибудь садовники-дворецкие а-ля Бэрримор, с семейством, хранящие традиции... и обязательно какая-нибудь человечка или хоббитянка средних лет, пекущая им пирожки в дорогу и не понимающая, ну куда же их, болезных, несет, ведь вроде так хорошо тут у нас везде...
Тьфу ты, Истарни, все я затыкаюсь, меня несет:))) Какие глючные вещи ты пишешь все-таки:))))
no subject
Date: 2010-08-22 01:54 pm (UTC)А человеческие персонажи в Ривенделле...слушай, это надо курить. хоббитянка меня просто в самое сердце поразила с ее пирожками. если такую представлять - еще ведь небось пыталась их *народными средствами* (наливками, настойками, так, это меня уж несет!) лечить от хандры:)))
Вообще когда я писала, у меня была мысль, что раньше к ним люди вполне себе ходили - книжники, *кому интересно* и прочие - а к концу эльдар уже конкретно *выпали* из времени и как-то тропы народные в Ривенделл заросли. но это грустный вариант, да:((